Глава 1-я
Обычный рабочий день. Я беседовала с миловидной молоденькой девушкой, болеющей логоневрозом.* Мы были поглощены работой над словом и произношением его нараспев, акцентируя одновременно согласованность мысли с речевым аппаратом. И вдруг мы обе вздрогнули от неожиданного звукового сигнала телефона, мирно стоящего на столе. Я в тревожном беспокойстве схватила трубку.
— Слушаю.
— Здравствуйте, Вы Любовь Ильинична?
— Да, добрый день, я вас слушаю, — ответила я, невольно отметив для себя приятный тембр голоса незнакомой женщины.
— Вас беспокоит Пуговкина Ирина Константиновна, — с уверенной значимостью произнесла она свою фамилию.
Меня удивило ее желание полностью представиться. Как правило, незнакомые люди, которым нужна моя помощь, спрашивают, когда можно подойти, и только потом, очно, мы уже знакомимся.
— Женщина, для меня хоть Петелькина, что Вы хотели? — невозмутимо ответила я.
— Я жена Народного артиста Михаила Ивановича Пуговкина, — уточнила она, явно недоумевая моему равнодушию. И тут меня осенило, что звонит жена моего любимого комедийного актера — Михаила Пуговкина. Сердце екнуло, я присела, только и смогла сказать:
— Слушаю Вас.
* Логоневроз — это речевой недостаток, зависящий от состояния нервной системы.
— Нужна ваша помощь. Мы лечимся в госпитале Ветеранов войны, находимся там уже месяц, а с болезнью справиться никак не получается. Не могли бы Вы подойти и посмотреть?
— Когда?
— Да хотя бы завтра к одиннадцати часам.
— Хорошо, я непременно буду,- не скрывая волнения ответила я и положила трубку.
Но уже через секунду рассердилась на себя, возмутившись своей халатностью: не спросила ни отделения, ни номера палаты. Потом, сама же себя и успокоила, что это не беда, узнаю у дежурной медсестры по спискам.
Текущий день был полностью загружен, но мысль о необычном звонке не покидала меня ни на секунду, а перед сном она меня поглотила полностью, вернув в далекое, как говорят, босоногое детство. А ведь оно было действительно босоногое, потому что все летние каникулы мы бегали исключительно босиком, родители экономили деньги на обувь и только к школе ее покупали. А вот в кино босоногих киномеханик, он же билетер, не пропускал. Что делать? Фильм-кинокомедия, да еще с Пуговкиным, забавная фамилия была как пароль к смеху, радости, удовольствию, которое ты получишь, как только увидишь это неповторимое плутоватое лицо, как нам казалось, лицо нашего сельского парня, которому не надо было притворяться сельским , потому что он как и мы, провел свое детство на природе в своем селе Ремешки Ярославской области и знал сельскую жизнь не понаслышке.
— Валь, ты в кино сегодня идешь? — обратилась я к подруге детства.
— А как же.
— Сандалии мне свои передашь через окно клубного туалета?
— А задники не затопчешь?
— Ты что, как всегда, я на цыпочках войду, а потом сниму и отдам тебе, лишь бы дядя Вася пропустил.
— Ну ладно, вместе пойдем.
Я бегом побежала домой, надела старенькое, но чистенькое платье «на выход» — так мы называли одежду, которую надевали только по праздникам, а в кино пойти — у нас было всегда праздником. Помыла ноги, содрав цыпки до крови, вытерла и опять босиком по дороге зашагала к Валюхе.
— Валь, захвати для меня денежку на билет, мама придет с работы, я тебе отдам.
— Вечно у тебя нет денег, — пробурчала Валентинка
Я не обиделась, хотя настроение на секунду изменилось, но только на секунду. Впереди фильм, в котором играет Пуговкин. Странно, но имя его никогда никто не произносил, а фамилия была визитной карточкой, имя я узнала, когда стала взрослой.
К нам с Валентиной присоединилась детвора. И вот мы из Бригады всей ватагой идем в Плодовое в клуб. С шумом, и конечно же, с какими-то выяснениями отношений, но все же благополучно добрались. Дядя Вася, как всегда, громко объявил:
— Босиком и не мыльтесь, не пропущу.
Зная это, я уже стояла у окна клубного туалета в ожидании, когда Валя передаст мне свои сандалии. До сих пор не могу понять те строгие требования киномеханика: то ли этикет соблюдать надо было, то ли переживал за нас, что ноги замерзнут от ледяного цементного пола. Наверно, добрый дядя Вася думал о нашем здоровье, но нам было не до этого, — нестерпимое желание попасть в кино просто сводило с ума. Скорей, скорей!
— Что ты там копаешься? — обратилась я к Валентине, услышав какие-то звуки за маленьким окошком клубного туалета.
— Тут темно, кто-то убрал ящик, на который можно было встать.
— Ладно, бросай.
— Еще чего, поцарапать?
— А как же быть?
— Как же, как же , ищу что-нибудь. У меня же рост не такой, как у тебя.
Наконец, я увидела в окошечке Валино лицо, быстро схватила сандалии, побежала, даже не спросив, что же она нашла себе для подставки под ноги. Надо было торопиться, а то дядя Ваня закроет двери и пойдет включать киноаппарат для показа кинофильма, а я останусь ни с чем. Господи, молила я, огибая здание, только бы успеть. И поняла, что не напрасно, услышав слова киномеханика:
— Где тебя носит? Уже хотел закрывать дверь.
И как он ни торопился, а на ноги все же глянул — есть ли на них обувь, ведь меня видел в деревне всегда босиком.
С дрожью в теле от волнения, я на цыпочках вошла в клуб, нашла Валю, отдала ей сандалии, в которых было очень неудобно, но тепло. Погас свет и начался фильм, в котором сейчас увидим любимого актера…
Прокручивая как кинопленку, часть своего детства, связанную с Пуговкиным, я не заметила наступление утра. Сегодня, через несколько часов, спустя столько лет я увижу своего, пусть и состарившегося, но кумира!
И вот я уже бегу к военному госпиталю, бегу и молюсь, чтобы Господь ниспослал мне силу благодати в помощь Михаилу Ивановичу, моему Пуговкину. Мне, той самой сельской девчушке, так любившей его как актера! А сейчас я встречусь с ним в больнице… Такое и не приснится, а тут, сейчас — наяву.
— Господи, помоги! — произнесла я вслух, входя в госпиталь.
Палату Михаила Ивановича нашла без проблем. Постучав в дверь, в ответ услышала глухое:
— Войдите.
И я вошла. Вот он, передо мной — Пуговкин, пожилой мужчина, уставший от болезни, но тот же Пуговкин, со своей неповторимой, скрытой, едва коснувшейся губ улыбкой.
— Здравствуйте, Михаил Иванович, — робко, как девчонка,
поздоровалась я.
— Здравствуйте, с кем имею честь быть знакомым?
— Я та, которую Вы ждете, чтоб помочь Вам выздоравливать.
— Ну, ну… И на что же Вы, голубушка, способны? — с сомнением и любопытством рассматривая меня, оживляясь на глазах, спросил он.
— Время покажет, а пока покажите Вашу руку.
Я внимательно осмотрела руку своим методом, понимая, что мне необходимо срочно активизировать все резервы Михаила Ивановича, весь его организм на борьбу с болезнью, которую обнаружила, чем немедленно и занялась.
А он с нескрываемым недоверием наблюдал за мной, а я через десять минут произнесла:
— Все, Михаил Иванович, работа закончена.
— И это все? — с еще большим удивлением и недоверием воскликнул он.
— Все.
— И что дальше?
— Дальше — я приду завтра.
— И что, я начну выздоравливать?
— На все воля Божья.
После этих слов он заметно успокоился, перестал меня испытывать, и я поняла, что он тоже глубоко верующий человек.
— Михаил Иванович, я вижу, Вы со мной согласны?
— Конечно, так часто говорила моя бабушка Александра. Она во мне пробуждала любовь к Богу своей любовью и бескорыстными поступками. Однажды, никому не сказав о цели своего исчезновения, она вернулась только через месяц с котомкой денег.
— Вы шутите, где она взяла столько денег?
— Что вы, Любочка, какие шутки, она ходила, собирала их по всем селам и городам, куда смогла дойти.
— Чтобы помочь семье?
— В том-то и дело, что на более святые дела. Она все деньги отдала батюшке, чтобы в селе Ремешки построили церковь и открыли приход.
— Прекрасная у Вас бабушка была, истинно верующая.
— Да, идя на службу, она всегда брала меня с собой. Мне даже сшили специально подрясник и рясу, чтобы я принимал участие в службе. Помню, очень ответственно и трепетно относился я к такому доверию.
— Значит церковь построили?
— Построили, бабушку выбрали старостой и еще мы с ней вечерами ходили печь топить, чтобы тепло было прихожанам.
Вдруг, прервав нашу беседу, почти вбежала женщина с добрым открытым взглядом, и несмотря на возраст, какая-то воздушная, а вернее, порхающая, слегка суетливая.
— Ой, Вы и есть Любовь Ильинична?
— Я и есть она.
— А я Ирина Константиновна, жена Михаила Ивановича.
— Очень приятно!
— А Вы давно здесь?
— Да, я уже все, что необходимо, сделала!
— Вот и хорошо, вот и прекрасненько.
— Я завтра приду в это же время.
— Вот и хорошо, вот и прекрасненько, — опять повторила она. — Я Вас провожу.
— До свидания Михаил Иванович, — снова робея, простилась я.
— До свидания, до свидания, — без энтузиазма ответил он. Я поняла, что он меня серьезно не воспринял, но совсем никак не прореагировала: цыплят по осени считают, время покажет, что и как.
А он, уже не обращая на меня никакого внимания, здоровой рукой аккуратно взял свою больную руку, как ребенка, и стал ее слегка раскачивать. Заметно, что болезнь его сильно измотала, а сейчас, после моей работы над рукой, боль, естественно, усилилась. И хоть я предупреждала, недовольство явно было написано на его лице. Мне до боли в сердце стало его жаль, но я пришла не только сочувствовать, но прежде всего — помочь.
Еще раз посмотрев на своего кино-кумира, я тихонько вышла. Провожая меня, Ирина Константиновна что-то озабоченно говорила о Михаиле Ивановиче. Я внимательно слушала Ирину Константиновну, жадно ловила каждое слово: мне хотелось знать как можно больше о человеке-личности, о человеке-величине, для меня недосягаемой. Я счастлива, что этот удивительный человек вновь неожиданно, реально вошел в мою жизнь. Ведь буквально минуту назад я испытывала буквально потрясение, осматривая руку Михаила Ивановича, всматриваясь в его добрый проникновенный взор, чувствуя на себе легкий ветерок его дыхания.
Расставшись с Ириной Константиновной, я все еще была под впечатлением от неожиданной, знаковой для меня встречи, находилась в дивном состоянии счастья и благодарности судьбе за это. Впереди серьезная работа. Я искренне, до боли в душе хочу ему помочь, а значит, мне предстоит осознанно отдать свою энергию моему любимому артисту, понимая, что основная энергия идет к больному от Бога, но с помощью моей мысли, и что победа над болезнью не моя заслуга, а Божья милость. Господи, помоги!