Глава 3-я.
Каждую новую встречу мы оба ждали с нетерпением. И установленный нами же порядок не нарушали. Сначала — помощь к медикаментозному лечению, а потом за чаепитием волнующая задушевная беседа о cокровенном. Я доставала принесенные мной гостинцы, а Михаил Иванович щедро делился своими.
Но особенно он всегда ждал понравившиеся ему сухарики из багета. И я неизменно все десять дней лечения их приносила. Беседы, беседы. Как я была счастлива, повторюсь, такому подарку судьбы — общение с человеком-легендой. Я впитывала и впитывала каждое его слово, каждую историю из его жизни. А их у него было предостаточно: и комичных, и трагичных, и полных сомнения — а так ли сделал, а правильно ли…
Иногда забывали про чай и он охлаждался, а мы его пили между разговором, почти этого не замечая или наоборот, смеялись, как дети, потому что Михаилу Ивановичу хотелось хрустеть сухариками, а зубы не позволяли, и он говорил:
— Любочка, ты хрусти, а я запивать буду.
— Михаил Иванович, — смеясь, спрашивала я, — как это у вас получается?
— Что, запивать?
— Да нет, смешить.
— А никак, я просто говорю, а не смешу.
— Это ваше «просто говорю» принесло вам славу.
— Любочка, слава приходит к нам между делом, если дело достойно ее. Ира говорила, что ты на заводе «Продмаш» работала.
— Да, двадцать пять лет проработала: сначала шлифовщицей, а потом контролером ОТК.
— А я на тормозном заводе учеником электромонтера, в Москве, куда переехала вся наша семья. Ты, говорят, пела на заводской сцене?
— Да, но не только на заводской, а на всех сценах города Симферополя.
— А я тоже в клубе имени Каляева занимался в драматическом кружке, бежал на репетиции сразу после работы. И когда мне случайно дали основную роль в пьесе А. Островского «Свои люди — сочтемся», я выучил не только свою роль, но и всю пьесу за одну ночь.
— А почему случайно?
— Просто заболел исполнитель главной роли, и как я потом узнал, художественный руководитель клуба Александр Павлович Шатов давно ко мне присматривался.
— Понятно, опытный мастер, народный артист РСФСР, распознал в Вас, Михаил Иванович, природный артистический дар. А потом, как Вы попали на большую сцену?
— Наверно, случай помог.
— Опять?
— Опять. Неожиданно к нам на спектакль пришел заслуженный деятель искусств Федор Михайлович Каверин. Он в то время возглавлял Московский драматический театр. Я его очень удивил своей игрой, он все обо мне расспросил у А.П. Шатова и ушел.
— А дальше, что дальше?
— А дальше и был результат случайной встречи, меня пригласили в профессиональный театр.
— Вот это подарок судьбы.
— Согласен, ведь у меня ни сценического опыта не было, не говоря уже о специальном образовании.
— Но с этого дня и началась ваша сценическая жизнь рядом с опытными актерами, или нет?
— Началась-то она началась, да не все так легко, как кажется.
— Не поняла?
— Дело в том, что все вроде бы шло как нельзя лучше, но была серьезная проблема: сельский диалект типа «чаво» и т.д. Поэтому Каверин мне часто делал замечание: хочешь быть артистом — работай над дикцией.
— А как Вы, Михаил Иванович, попали в кинематограф. Тоже случай?
— Да, Любочка, наверно, скорее всего, удача.
— А я думаю, что из-за вашего усердия и таланта.
— Знаешь, это было в тысяча десятьсот сорок первом году, — не обращая внимания на мое замечание, продолжал Михаил Иванович. Я получил приглашение на работу в кинематограф.
— А кто Вас пригласил?
— Известный кинорежиссер Г.А. Рошаль. Он предложил сняться в роли Степаши в кинофильме «Дело Артамоновых». В этом же фильме в роли молодой певицы дебютировала Любовь Орлова.
— Это та самая Любовь Орлова, которая, как и Вы, стала знаменитостью?
— Та, та, ослепительно красивая женщина и талантливая актриса.
— Михаил Иванович, а как Вы стали «Королем комедии»?
— Десятого апреля тысяча девятьсот девяносто шестом году а Адлере был Всероссийский кинофестиваль и мне присвоили почетное звание «Король кинокомедии» с вручением королевской короны. С тех пор я ношу звание «Король кинокомедии». Знаешь, Любочка, есть такая Божественная правда: чем больше дано, тем больше спрос, — произнося это, он уже опять погрузился в воспоминания, связанные с этими событиями и плавно перешедшие совершенно в другие.
Наступают такие моменты в душе, когда искренние откровения просто необходимы, особенно тем, кто находится под пристальным взглядом современника. То есть зрителей, всех нас — любящих или нет, но небезразличных, и это однозначно. Я слушала, понимая, что Михаилу Ивановичу необходимо выговориться, значит, пришло время, значит, тяжело носить бремя жизненного багажа. А он есть у каждого из нас и, конечно же, в том числе и тайный. Он говорил взахлеб, будто боялся, что не успеет.
Я понимала, что присутствую при очищении человека от прошлого, а вернее, изменении мыслей о прошлом, чтобы избавиться от ненужных обид, которые, кстати, мешают выздоровлению, бередя душу. Наконец, я решила его отвлечь воспоминаниями о детстве.
— Михаил Иванович, кто Вас назвал Мишей, папа или мама?
— Наверно, решили единогласно, так как я назван в честь деда, а они оба Михаилы, и по папиной и по маминой линии. А по-домашнему — Минька.
— А школа у Вас в селе Ремешки была?
— Нет. Нас на лошадях возили за сорок километров, зябко было зимой, снег, холод, а одежка-то худовата.
— А где находятся ваши Ремешки?
— В Ярославской области Чухломского района.
— А семья у Вас большая была?
— Не маленькая: я, два брата, мама, папа и бабушка. И как я уже говорил, наша семья была набожной, особенно бабушка Александра Яковлевна.
— Вас часто наказывали за провинности?
— Да, как и всех шаловливых детей. Если я набедокурил, мама почему-то только валенком старалась меня достать, но… не получалось.
— Почему?
— А я корчил гримасы, а она начинала смеяться, на этом и заканчивалось все наказание. Ой, Любочка, чай опять остыл, — спохватился Михаил Иванович, резко прервав беседу.
— Вам долить горячего?
— Не откажусь!
Я включила электрочайник, затем долила кипяточку в чашку Михаила Ивановича и в свою, и мы, наконец, приступили к настоящему чаепитию после часового держания чашек в руках и сердечной беседы.
Ирочка, зная, что я стала задерживаться дольше, чем длился сеанс, тоже не торопилась, но все равно всегда переживала, чтобы Михаил Иванович не оставался один в палате.
Вот и сегодня, как обычно, она вошла, на ходу снимая пиджак, тут же к умывальнику — мыть руки и говоря:
— Ну что, мои родные, как дела?
-Естественно в порядке, — ответил Михаил Иванович, опять с только ему свойственным пропеванием двух первых букв.
— Чай для меня есть?
— Конечно, мы сейчас.
Я быстренько достала еще одну чистую чашечку.
— Кипяток только поспел, заварим, — суетилась я, приговаривая и наливая чай Ирине Константиновне, которая из пакета уже доставала какие-то бумаги.
— Торопыга ты моя, торопыга,- остановил ее руку Михаил Иванович, — попей чай, потом дела.
— Хорошо, — как-то быстро согласилась Ирина Константиновна.
— Возьми эти волшебные сухарики.
— Хорошо, а в чем их волшебство?
— Они тают быстрее бега мысли.
И началось обсуждение походов Ирины Константиновны по собесу и всевозможным инстанциям. Ирина Константиновна не могла говорить о чем-то постороннем, когда жгло возмущение по поводу получения пенсии Михаила Ивановича.
— Мы сейчас попьем чай и напишем письмо президенту, — взволнованно сказала она, кусая безжалостно сухарики. Мы засмеялись, но отставив чашки, принялись втроем сочинять это письмо, однако, как потом мы поняли с Михаилом Ивановичем, лучше это получается только у Ирины Константиновны. И незачем ей мешать.
Я тихонько встала, помыла чашки и засобиралась домой.
В этот день Ирина проводила меня до двери корпуса, и чтобы не растерять мысли, пошла дописывать письмо-просьбу.
Выйдя из госпиталя, я шла как обычно, не спеша, чтобы осмыслить весь разговор с Михаилом Ивановичем за сегодняшним чаепитием.
Грусть из души никак не уходила. Однако успокаивало, что у меня завтра опять встреча с Михаил Ивановичем, и не только как с человеком-легендой, а с человеком из моего детства и юности, и вообще — душевным человеком, возле которого тепло. Человеком, который в то далекое время мог развеселить даже нас, голодных.
Хорошо или плохо, но наша память имеет способность делать выжимку из происшедших с нами событий. И в ней остаются только блики каких-то особенно запомнившихся моментов жизни. Спустя годы жалеешь, что не записывал подробности, которые сейчас столь интересны и необходимы, но увы, мы надеемся на память, а она частенько подводит нас. Очень жаль…
Продолжение следует…
Глава 7-я Очень часто в жизни мы подвержены напряжению житейских событий или иначе мы называем - стрессами. А при этом, Подробнее